уроки истории

Жестокий хлеб

В этом году отмечается 100-летняя годовщина самого трагического события в истории Западной Сибири – крестьянского восстания 1921 года. Как повлияла кровавая «хлебная война» на дальнейшую судьбу сибирского агрария, и надо ли сегодня вспоминать эту страшную страницу истории – в материале ПРЕДСЕДАТЕЛЯ.

Конец 1920 года ознаменовался окончательным переломом в Гражданской войне, победа большевиков уже не вызывала сомнений. Остатки Белой армии недавно бежали из Крыма в Константинополь, практически вся территория России стала «красной», «старый режим» добивали на окраинах страны.

Однако новая власть столкнулась с главным последствием трёхлетнего революционного угара: страна начала голодать. Сельское хозяйство в Центральной России, на Юге, на Украине было фактически уничтожено, во многих губерниях хлеб просто не сеялся, коров и прочий скот порезали воюющие армии. Положение усугубила сильная засуха 1920 года, обескровившая традиционные зерновые регионы.

Единственной сытой территорией страны была Сибирь – здесь хлеб был. Революция тоже сильно потрепала сибирское село, но крестьяне продолжали пахать и сеять, и кормить остальную Россию, отдавая последнее: только в течение весны лихого 1920 года из Западной Сибири в центральные регионы страны было отправлено 16,3 миллионов пудов (почти 300 тысяч тонн) зерна и муки, при том что посевные площади в сибирских губерниях сократились втрое по сравнению с 1913 годом. Кроме того, сибирские поля в 1919-20 годах также сильно пострадали от засухи – крестьяне Омской, Томской губерний, Алтая собирали от силы 20 пудов зерна с десятины (это примерно 3,3 ц/га), и жили в основном на старых запасах, собранных прошлые урожайные годы. По данным сибирских губкомов, в 1920 году запасы зерна в регионе составляли порядка 6,5 миллионов тонн.

Поэтому именно Сибирь стала в очередной раз продовольственным донором страны. Решать продовольственную проблему советская власть взялась по-большевистски: в рамках политики «военного коммунизма» хлеб у сибиряков постановили попросту отобрать.

 20 июля 1920 года Ленин подписывает декрет Совнаркома «Об изъятии хлебных излишков в Сибири»:

«Рабочие, Красная Армия и Крестьянство потребляющих губерний Советской России испытывают продовольственную нужду. Неурожай текущего года в ряде губерний грозит ещё ухудшить продовольственное положение трудящихся. В это время в Сибири насчитывается до сотни миллионов пудов хлеба, собранного в прежние годы и лежащего в кладях и скирдах в необмолоченном виде.

Совет народных комиссаров во имя доведения до победного конца тяжкой борьбы трудящихся с их вековыми эксплуататорами и угнетателями постановляет в порядке боевого приказа:

1. Обязать крестьянство Сибири немедленно приступить к обмолоту и сдаче всех свободных излишков прошлых лет.

2. Виноватых в уклонении… карать конфискацией имущества и заключением в концентрационные лагери как изменников делу рабоче-крестьянской революции».

На сибирских крестьян была наложена продразвёрстка в размере 110 миллионов пудов зерна и 6,2 миллиона пудов мяса (один пуд равен 16,38 кг, – прим. ред.), которые должны были быть реквизированы до 1 марта 1921 года. Затем были введены дополнительные продразвёрстки на картофель и овощи, домашнюю птицу, молоко, шерсть, овчину, табак, валенки и т.д. – всего более 30 видов.

По деревням поехали вооружённые продотряды с «особыми полномочиями»: при изъятии продуктов не стесняться ни в каких средствах. Узаконенный грабёж сопровождался избиениями сельчан и захватом заложников из числа их родных и близких: припрятанное зерно буквально обменивалось на жизни членов семьи «кулака». Вот фрагмент письма члена коллегии Тюменского губпродкома Якова МАЕРСА (кстати, гражданина США) губернскому продовольственному комиссару Гиршу ИНДЕНБАУМУ: «… Посылаю тебе копию приказа относительно заложников. Вчера взял 20 кулаков из Боровской волости. Это даёт большой моральный эффект. Это вызвало некоторый ропот, но, положительно, кулаки поспешили к вывозу хлеба!»

«Айдате на площадь!»

В самом начале кампании власти установили норму зерна, которую можно было оставить крестьянам до следующего урожая – 13 пудов 20 фунтов на одного едока в семье, это 600 граммов в день. Но затем изъяли и это «едоцкое» (то есть продовольственное) зерно, а в декабре 1920 выгребли и все семена, заложенные под будущий урожай. На прокорм скоту зерно оставлять вообще не планировали. Причём есть много свидетельств, что реквизированное зерно гнило на охраняемых красноармейцами «ссыпных пунктах», обустроенных под открытым небом – власти не смогли найти нужное количество транспорта. Люди поняли, что впереди – настоящий голод. Голод, которого никогда не знала Сибирь, даже в самые трудные времена.

Эпицентром крестьянского взрыва стала Тюменская губерния. Весь январь 1921 года в сёлах губернии происходили стихийные митинги, на которых народ требовал прекратить беспредел продотрядов и ЧОНов. Доходило и до рукоприкладства.

«В конце декабря 1920 года стало чувствоваться что-то чужое, откуда-то нахлынувшее волной. Стали поступать сообщения о тайных собраниях, о неповиновениях и угрозах. На собраниях ялуторовских крестьян, проходивших под видом собраний жён красноармейцев, говорилось о прошедшей развёрстке, и о Советской власти, и о покойничке Николае, и о живом Михаиле Романове. И о многом другом, далеко выходящем за рамки компетенции женщины-крестьянки Сибири», – пишет в своей документальной повести «И сильно падает снег» тюменский писатель Константин ЛАГУНОВ.

Вообще, застрельщицами стихийных бунтов часто выступали именно женщины. В селе Старотравном женщины напали на продработников, отняли ключи от амбаров, где хранился собранный по развёрстке хлеб, раздали его прежним владельцам, установили на колокольне пост для наблюдения за приближающимися красноармейскими отрядами. «Бабий бунт» случился и в селе Новотравном: там местная «солдатка» Татьяна Григорова по прозвищу Игнашиха, увидев, как отнимают семенное зерно, подняла крик: «Хватай вилы и ухваты, айдате на площадь!» – и повела крестьянок к амбару. Охрана начала отстреливаться, но женщины не испугались, началось побоище. (Кстати, эта самая Игнашиха благополучно дожила в родном селе до 1980 года).

31 января в Тобольский губчека пришли первые донесения о кровавых стычках крестьян с продотрядами в сёлах Челноковском и Чуртанском, на севере Ишимского уезда. В Челноковском в ответ на попытку местных жителей помешать вывозу семенного зерна красноармейцы открыли огонь, убив двух человек. Тогда сельчане вооружились вилами, кольями, охотничьими ружьями, вступили в бой и изгнали продработников. Из Тобольска и Тюмени в мятежные сёла были посланы небольшие карательные отряды Красной армии и ЧК, но они были разбиты и рассеяны.

В следующие три дня крестьянский бунт понёсся по губернии со скоростью степного пожара. Челноковская, Чуртанская, Викуловская, Готопутовская волости, Ялуторовский уезд, Тюкалинский и Тарский уезды в Омской области – везде крестьяне создавали сельские отряды самообороны, вооружались, кто чем может, арестовывали и убивали бойцов продотрядов, милиционеров, глав сельсоветов, захватывали их оружие и тут же стихийно на сходах выбирали «свою народную власть». При этом губернская ЧК и губком ВКП(б) поначалу даже не докладывали о начавшемся бунте в Москву, рапортуя лишь о «досрочном перевыполнении плана продразвёрстки на 102 процента». То ли боялись начальственного гнева – «как же вы допустили?!», то ли надеялись, что сибирский мужик побуянит, да и успокоится. Не успокоился.

К середине февраля в оперативных сводках впервые появляется общее название движения, которое приняли восставшие крестьяне – «Народная армия». По слухам, штаб «армии» располагался в селе Голышманово, недалеко от Тюмени. По сёлам распространяли листовки с воззванием: «Мы – крестьяне великой Сибири восстали с надеждой победить! И если же нам придётся умирать, то помните, братья, лучше умереть в бою с насильниками, чем умереть от голода. Или смерть, или победа!» И вот тут большевики поняли, что всё это всерьёз.

На сельских бунтовщиков впервые пошли регулярные войска, с бронепоездами, конницей и артиллерией, начались полноценные военные действия – восставшие к тому времени успели достаточно вооружиться ружьями и даже пулемётами. В марте-апреле численность отрядов «Народной армии» достигла, по некоторым данным, 100 тысяч человек, против которых власти смогли выставить не более 20 тысяч штыков. В «армию» массово записывались и бедняки, и середняки, и кулаки – советская власть допекла своими «развёрстками» все социальные слои сельского мира. Многие тюменские и омские деревни превратились в настоящие укреплённые крепости: народ, переживший Гражданскую и колчаковский террор, неплохо научился и стрелять, и прятаться. Знаковым событием «сибирской крестьянской войны» стало убийство самого Гирша Инденбаума – губернского продкоммиссара, ведавшего всей продразвёрсткой в регионе. В конце февраля 1921 года крестьяне поймали его вместе с адъютантом где-то на сельской дороге под Тюменью и закололи штыками. Любопытно, что расследования громкого убийства фактически второго человека в губернии… не проводилось.   

Губком, оправившись от первоначальной растерянности и паники, издал несколько приказов о взятии заложников из жён и детей членов «кулацких банд» и о немедленном расстреле без суда и следствия десяти крестьян за одного раненого коммуниста или милиционера, и двадцати – за одного убитого. Окраины сёл покрылись братскими могилами расстрелянных сельчан. Крестьяне ответили на этот террор таким же массовым лютым террором: коммунаров, членов сельсоветов, красноармейцев и милиционеров убивали целыми семьями – накалывали на вилы и ликующей толпой, под гармошку, носили по улицам, забивали цепами, топили в прорубях, заживо сжигали в избах. Маховик взаимной жестокости раскрутился на полную мощь.

«Махновщина, пугачёвщина, эсэровщина…»

К началу марта ситуация стала для большевиков критической: «крестьянская армия» не только контролировала большую часть сельской местности Тюменской и запада Омской губерний, но и овладела почти всеми уездными городами. Восставшие захватили Петропавловск (ныне столица Северо-Казахстанской области Казахстана), Кокчетав, Тобольск, Сургут, Обдорск (ныне – Салехард), Березов, Каркаралинск. Советская власть сохранилась лишь в самой Тюмени. Чтобы затруднить передвижение отрядов Красной Армии, крестьяне перерезали Транссиб и разобрали рельсы на нескольких участках.

Вообще, историки, исследующие те события, отмечают поразительную организованность и военную компетентность «Народной армии». Всё вооружённое сопротивление было разбито на несколько «фронтов», действовали отдельные «армии» – Ишимская, Курганская, Мужицкая и даже «Первая Сибирская кавалерийская дивизия». Работал «Главный штаб Сибирского фронта» в селе Налобинском, повстанцы издавали собственную ежедневную газету, избирали вполне дееспособные органы власти, поддерживали порядок на захваченных территориях, наладили телефонную и телеграфную связь между «фронтами».

Всё это дало повод говорить о заранее спланированной акции: в советские годы западно-сибирское восстание именовали не иначе как «кулацко-эсеровский мятеж» и даже «мятеж колчаковских офицеров-«золотопогонников». Однако документальных подтверждений того, что восстание планировалось и управлялось извне, каким-то коварным «госдепом», так и не нашлось. Это и вправду был классический стихийный народный бунт, выдвинувший наверх своих лидеров, «настоящих буйных». Кстати, о лидерах. Предводителями восстания были люди очень разные: это и простые крестьяне, и сельская «интеллигенция» – учителя, писари и фельдшеры, и священники, и эсэры – главные ненавистники большевиков, и казачество, и конечно же, бывшие царские офицеры. В Тобольском уезде, например, повстанцев возглавил Василий ЖЕЛТОВСКИЙ – 26-летний делопроизводитель местного военкомата, участник Первой мировой войны, по социальному положению – крестьянин-бедняк. В Ишиме «дикими дивизиями» руководил 23-летний кулацкий сын Гриша АТАМАНОВ по прозвищу «Беляна». «Главнокомандующим Народной Сибирской армии» был Владимир РОДИН, бывший школьный учитель. Самым квалифицированным военным человеком у повстанцев был начштаба КУДРЯВЦЕВ, бывший полковник царского Генерального штаба.

Такими же пёстрыми были и лозунги, под которыми воевала сибирская крестьянская армия. Одни сражались «за настоящую Советскую власть без коммунистов», другие «за свободу торговли», третьи за «православие и Советы» и т.д. В Кургане ходили под чёрно-зелёным знаменем анархистов, в Кусеряке сельчане требовали возродить царскую власть. Собрать людей под какой-то единой внятной идеологией предводителям восстания так и не удалось. Уже по одной этой причине мятеж был обречён с самого начала.

В мае 1921 года подавлением восстания, наконец, занялись всерьёз. Из-за Урала прибыли значительные дополнительные силы Красной Армии – стрелковые дивизии и бригады, артиллерийские отряды, части особого назначения ВЧК. Восставшие деревни окружали и расстреливали прямой наводкой из пушек. Затем начиналась тотальная «зачистка» разрушенного населённого пункта, с жестокими уличными боями и рукопашной. К июню силам Красной армии удалось нанести ряд серьёзных поражений повстанцам и отбить захваченные города. В самой «Народной армии» начались разброд и шатание, некоторые командиры попросту убежали – кто в тайгу, кто в Китай через Казахстан. В августе советская власть объявила амнистию всем добровольно сдавшимся членам «кулацких банд», не замеченных в кровавых расправах над односельчанами. И «Народная армия» начала массовую капитуляцию. Но очаги стихийного «партизанского» сопротивления продолжали тлеть в Тюменской и Омской губерниях до конца 1922 года.

Итоговое число жертв этой сибирской кровавой бани никто не считал даже приблизительно. В прессе, в исторических трудах иногда появляются цифры в 200-250 тысяч погибших с обеих сторон. Большая часть жертв пришлась на крестьянство: потери красноармейцев и повстанцев оценивались примерно один к пятнадцати. Есть множество документов и свидетельств того, что обезлюдели целые волости: к примеру, в Красногорской волости до восстания числилось 400 трудоспособных мужчин, а после подавления восстания их осталось только 30.

Все историки сходятся в одном мнении: именно Сибирское крестьянское восстание – самое масштабное в истории России после пугачёвского бунта – подвигло советскую власть радикально сменить политику в отношении аграриев России. 14 марта 1921 года на X съезде РКП(б) Ленин объявил о прекращении политики «военного коммунизма» и замене продразвёрстки продналогом. Это решение позволило достаточно быстро исправить критическую ситуацию с продовольствием. Крестьяне прекратили прятать зерно и занялись, наконец, своим непосредственным делом – начали кормить страну. Однако катастрофический социальный и психологический ущерб русской деревне, нанесённый людьми в кожанках с наганами, было уже не исправить.

А впереди уже маячила эпопея «раскулачивания»….

*****

Часто слышишь мнение: «Зачем вообще ворошить эту седую старину? Кому это интересно? Ведь нет уже ни той старой жизни, ни того прежнего крестьянства».

Однако вспоминать те трагические события всё-таки имеет смысл. Прежде всего, потому, что это помогает понять причины перманентного кризиса, в котором оказалось сибирское, да и в целом российское село в 20 веке, понять психологию крестьянина. Тот яростный и обречённый мятеж, на который решились крестьяне, ясно показал: сибирский мужик – это не батрак, не голь перекатная, а настоящий хозяин. Если его унижать и грабить, он будет сопротивляться, а если сопротивление бесполезно – он уйдёт на дно, но своего не отдаст. Будешь запугивать – подчинится, но трудовой прыти и энтузиазма от него в этом случае не дождёшься никогда. В лучшем случае получишь тихий саботаж. Это если повезёт.

А главное, эта история свидетельствует ещё об одном факте: отношение верховной власти к Сибири как к «внутренней колонии» не менялось и не меняется ни при каком режиме. Хоть «военный коммунизм», хоть «развитой социализм», хоть «капитализм» на дворе, а сибирский крестьянин для властей – это спаситель в трудный час, у которого можно перехватить хлебушка (желательно забесплатно), но в остальное время он не очень интересен. С этим историческим фактом тоже нужно смириться и не строить никаких иллюзий.

Павел БЕРЕЗИН

По материалам:

сборник «Сибирская Вандея». М., 2001. Т. 2. Сост. В.И. Шишкин.

Ольга Ожгибесова, документальная повесть «Мы, крестьяне великой Сибири…»

«За Советы без коммунистов», сборник документов, «Сибирский хронограф», Новосибирск, 2001