Интернет: скорее да, чем нет

Руководители хозяйств Новосибирской области почти поголовно пользуются интернетом, но зайти в нашем регионе во всемирную сеть на поле или на ферме – по-прежнему неразрешимая проблема.

В декабре 2018-го ПРЕДСЕДАТЕЛЬ провёл опрос шестидесяти пяти директоров хозяйств и глав КФХ Новосибирской области на тему использования интернета в их работе и повседневной жизни. Результаты, конечно, не претендуют на полноценное научное социологическое исследование, но, тем не менее, показывают, насколько глубоко проникла всемирная сеть в нашу аграрную отрасль. Мы опрашивали и старшее поколение аграриев, и молодых сельхозруководителей. И вот что получилось. ПОДРОБНЕЕ

Константин АНТОНОВ: «Экономистов нельзя на пушечный выстрел подпускать к селу»

   Как вывести отечественное село из социально-психологического шока, в котором оно находится уже четверть века? Для начала нужно составить правдивую картину того, что из себя представляет сегодня сельское сообщество, как и чем реально живёт сельчанин, и сколько их, сельчан, осталось на земле. Затем – интегрировать сельских жителей в реальные производственные кооперативы. А там, глядишь, и до настоящего местного самоуправления рукой подать.

   Вообще-то, ваш корреспондент пришёл к нашему сегодняшнему собеседнику узнать, что происходит на российском политическом поле: почему жители сельских территорий – а это 27 миллионов человек – никак не представлены в политике? Почему в России нет серьёзной партии, представляющей интересы сельчан, а те, что есть, являют собой абсолютное ничтожество? А в ответ я получил развёрнутую лекцию о социальной деградации села, о мифах, надёжно сидящих в головах наших сограждан по поводу психологии сельчан, и о том, как личные подворья могут стать подлинной точкой роста для АПК и села в целом. 

    Итак, знакомьтесь: Константин АНТОНОВ, доктор социологических наук, руководитель исследовательского Центра Сибирского института управления Российской академии народного хозяйства и госслужбы при Президенте РФ, руководитель Новосибирского филиала Фонда развития гражданского общества, один из самых известных новосибирских журналистов и политологов, создатель и гендиректор популярного интернет-портала Сибкрай.ру. 

    Он и его единомышленники в прошлом году провели масштабное социологическое исследование, призванное пролить свет на занятость сельских жителей и количество трудоспособного населения в сельских районах Новосибирской области. Полученные результаты можно смело назвать сенсационными и даже скандальными. Ни на что не намекаем, но эти данные значительно отличаются от тех цифр, которыми тешат себя региональные чиновники.

Мёртвые души

– Давай начнём с начала. С одной стороны, аграрии постоянно говорят о том, как плохо жить без собственной партии (действительно, плохо). Но с другой стороны, когда доходит до реальной работы по партийному строительству, ничего не получается, никому ничего не надо, и всё чахнет на стадии «клуба по интересам». В чём дело?

– Прежде чем создавать партию, нужно определиться, кому она действительно нужна. Не надо путать лоббистские группы, отраслевые союзы для продвижения узких отраслевых интересов и политические партии.

Что вообще такое политика? Это технологии достижения, удержания и реализации власти. Для легального достижения власти – что важно, посредством выборов – и нужна партия. Политическая партия возникает, когда есть люди, объединённые общим мировоззрением, общим политическим ИНТЕРЕСОМ. То есть они являются активными, деятельными участниками политической жизни, чётко понимают, зачем им нужна власть, и как они ей распорядятся в интересах всего общества.

А теперь, внимание, вопрос: а есть ли сегодня у жителей российского села общий мировоззренческий интерес? Можно ли их объединить на основе общего, разделяемого всеми ими мировоззрения? Ответ: нет.

– Почему?

– Посмотрим результаты нашего социологического исследования по НСО от декабря 2014 года. Мы провели опрос глав администраций всех сельских районов и муниципальных образований области, за исключением Новосибирского района. Вопросы касались численности и структуры работающего населения и качества трудовых ресурсов на сельских территориях. Основные вопросы: «Сколько человек трудоспособного населения проживает и работает в населенном пункте?» и «Сколько людей занимается сельскохозяйственным трудом в населенном пункте?»

И выяснилось, что, например, реальная численность трудоспособного населения в сельских районах области меньше официальной, «списочной» (заявляемой властями), в среднем на 25%. В таких районах, как Болотнинский, Здвинский, Искитимский, Купинский эта разница 30-35%, в Доволенском, Каргатском, Колыванском, Куйбышевском – 35-40%, а в Чулымском районе – 64%!

То есть во многих муниципальных образованиях НСО более 50% населения фактически не живёт и не работает в них: эти люди ездят «на вахту», в город охранниками, продавцами и т.д. Однако они «числятся» в селе, на эти «мёртвые души» выделяются бюджетные средства, они «голосуют» на выборах и т.д. Но к своему селу эти люди – самые, кстати, экономически активные – принадлежат только на бумаге. Остаются женщины, пенсионеры, маргиналы. Это во многом объясняет, почему многие сельские поселения не могут (или уже не хотят) развивать сельское хозяйство...

– ... и о какой партии, о каком политическом объединении аграриев мы можем говорить, если в селе уже работать некому?

– Вот именно. Далее – ещё более показательные цифры. Смотрим, сколько людей в сельских районах Новосибирской области реально занимается сельскохозяйственным трудом.

Наши исследования показывают, что в целом в области в сельском хозяйстве работает 12,4% трудоспособного населения. Однако лишь в девятнадцати муниципальных образованиях в сельском хозяйстве работает более половины жителей. В 95 населенных пунктах заняты аграрным трудом от 10 до 20% трудоспособных людей. А в 204 (!) муниципальных образованиях заняты сельскохозяйственным трудом менее 10% трудоспособного населения. Это почти половина всех сельских поселений области. А в 15% населенных пунктов НСО (это 63 сельских поселения из 429) трудоспособное население вообще не работает в сельском хозяйстве.

В итоге, по данным наших исследований, в половине всех населенных пунктов области сельским хозяйством занимается менее 15% жителей.

О каких крестьянах, сельских тружениках мы можем говорить, где ты их видишь?! А если добавить к этому то, что в четверти сельских поселений региона больше 20% людей работает в бюджетной сфере, то картина вырисовывается очень чёткая. Аграрного сообщества, объединённого общими экономическими и политическими интересами, кооперативными и технологическими связями, как такового сейчас не существует. «По науке» это состояние называется «диссипативность» – это такое состояние системы, которое характеризуется полным отсутствием связей между её элементами.

Большинство жителей села – это сегодня просто получатели бюджетной ренты. Эти люди пока не в состоянии сформулировать даже свой повседневный жизненный интерес, не говоря уже о политическом. Это не деятельные участники политического процесса, а пассивные получатели государственных услуг. И они с этим смирились. А чиновников это устраивает – «за вилы не берутся – и слава богу».

– Ну, понятно: аграрные олигархи отлично решают свои проблемы через партию власти, а «рынок» выбивания социальных пособий из государства плотно занят КПРФ и «Справедливой Россией»...

– Разумеется. И мы сегодня должны говорить не о «крестьянских партиях» и прочих благоглупостях, а о том, как запустить процесс СОЦИАЛИЗАЦИИ ДЕРЕВНИ, об элементарной реанимации сельского социума.

Реальная численность трудоспособного населения в сельских районах НСО меньше официальной, «списочной» (заявляемой властями), в среднем на 25%. В таких районах, как Болотнинский, Здвинский, Искитимский, Купинский эта разница 30-35%, в Доволенском, Каргатском, Колыванском, Куйбышевском – 35-40%, а в Чулымском районе – 64%! То есть во многих муниципальных образованиях НСО более 50% населения фактически не живёт и не работает в них: эти люди ездят «на вахту», в город охранниками, продавцами и т.д. Однако они «числятся» в селе, на эти «мёртвые души» выделяются бюджетные средства, они «голосуют» на выборах и т.д. Но к своему селу эти люди – самые, кстати, экономически активные – принадлежат только на бумаге.

Город уже не манит

– Подожди, но приведённые тобой цифры – это разве не общемировая тенденция болезненных перемен на сельских территориях: урбанизация, сокращение числа сельских жителей, уменьшение количества людей, занятых в аграрном производстве?...

– Ничего подобного. Сравнивать нас со странами Запада невозможно. Там существует государственная политика развития агропромышленного комплекса. То есть эти процессы там управляемые и контролируемые. А у нас в селе происходит обвальная социальная катастрофа и деградация – пространственная, трудовая, административная, социальная, экономическая и так далее. Мы сидим и бессильно смотрим, как умирают целые территории. И тут иллюзий быть не должно: пустующие земли однажды обязательно будут кем-то заселены. Напомню, что столыпинское переселение крестьян в Сибирь было направлено не столько на развитие сельского хозяйства и увеличения валового производства хлеба и масла, сколько на заселение территорий, создание фронтира, контроля над границей. Все русские правители, начиная с Екатерины Второй, придерживались этой политики в отношении Сибири.

– Ну хорошо, как остановить эту деградацию и обезлюдение, за что тут реально можно зацепиться?

– Есть за что зацепиться. Уже в этом году мы провели в нескольких районах Новосибирской области ещё один социологический опрос по фокус-группам – выясняли, при каких условиях люди готовы заниматься аграрным производством, а молодёжь оставаться на селе. И обнаружился интереснейший момент: оказывается, родители уже не стремятся всеми правдами и неправдами «выпихнуть» своих детей из деревни в город. Потому что они прекрасно понимают: сельские ребята изначально находятся в неравных условиях по сравнению с городскими, и шансы пробиться в городе – минимальны.

Профессиональные качества и уровень школьного образования у сельчан в целом заметно ниже, на бюджетные места в вузах претендуют городские выпускники, золотые медалисты, которые занимались с репетиторами. В условиях нынешнего кризиса, отсутствия нормальной высокооплачиваемой работы никаких шансов на ипотеку у сельского «покорителя города» тоже нет. То есть люди стали реально оценивать свои шансы – и город больше не манит всех поголовно сельских жителей.

Кроме того, феномен сельского образа жизни становится всё более привлекательным. Чистый воздух, вода, продукты, экология взаимоотношений, отсутствие пробок и городских неврозов – всё это стало бы доминирующим мотивом остаться в деревне. Если бы эти факторы были бы дополнены экономической мотивацией и перспективами.

И вот тут мы выходим на главную точку развития сельских территорий, сельского хозяйства и стабилизации социальной обстановки в селе. Это ЛИЧНОЕ ПОДВОРЬЕ.

ЛПХ: возвращение на землю

– Вот с этого места поподробнее, пожалуйста. Много лет я читаю бесчисленные «программы возрождения частного подворья и развития семейных ферм». Но в реальности процесс как-то не движется. Может быть, народ уже не хочет работать в личном подсобном хозяйстве?

– Неправда, хочет, и ещё как! Летом мы с исследовательской группой объехали 23 деревни в Кулундинской зоне НСО, опрашивали жителей насчёт их желания работать в ЛПХ, выращивать скот и сдавать произведенную продукцию закупочным структурам. Так вот: 96% (!) опрошенных заявили, что были бы готовы этим заняться, если будет помощь в покупке скота и реализации продукции по нормальной цене.

– Что-то не верится в эту цифру...

– Конечно же, в реальности она будет меньше – думаю, в районе 40%. Но факт остаётся фактом: такие люди в селе ещё есть! И их достаточно. Кстати, чем дальше деревня от автотрассы, тем таких людей больше.

Не нужно недооценивать народ: например, опыт реализации в НСО двух программ развития малого предпринимательства – гранты в 50 тысяч рублей многодетным семьям и 73 тысячи рублей безработным по линии службы занятости – показывает стопроцентную успешность реализации этих программ! Люди, которые получили эти гранты, до сих пор работают, карабкаются, развивают своё дело.

– А много ли горожан – бывших жителей села – согласятся вернуться домой и работать на частном подворье? Всё-таки есть разница: или жить в городе, пусть бедно и неустроенно, или во дворе в навозе возиться.

– Господи, да я могу тебе назвать сотню людей, которые скажут: «Я не могу больше жить в этом городе, дышать этой химией, работать на стройке, жить в бетонной коробке, стоять в страшных пробках! Я готов вернуться в село и по-человечески работать на своей земле, зарабатывая для себя и детей». Сельский образ жизни – это не навоз и разбитые дороги. Это определённый уклад повседневности, связанный с нахождением в окружении природы. Это занятость в аграрном производстве. Это проживание в определённых бытовых условиях (одноэтажное строение, личное подворье и т.д.). Это определённая структура потребления, досуга, распорядка дня. Это экология коммуникаций, наконец. Что совершенно не отменяет ни новых аграрных технологий, ни механизации труда, ни нормальной, комфортной инфраструктуры, которая должна быть в деревне.

– Но сразу возникнет вопрос экономической эффективности таких хозяйств. Экономисты скажут, дескать, все эти семейные фермы будут проигрывать крупным современным производствам.

– Знаешь, этих твоих «экономистов» нужно расстреливать ещё на подходе к селу. Их вообще нельзя подпускать к таким программам. Как можно оценить сельский мускульный труд? Как можно экономически оценить то, что деревня ожила, что люди в неё возвращаются, что коровы начали мычать во дворах? По каким формулам ты это оценишь? Семейный сельский бизнес, который является неотъемлемой частью сельского образа жизни, вообще невозможно оценить по чистым экономическим категориям. Всё, точка.

Но если уж говорить об экономике, то обеспечение себя и населения качественными продуктами и получение дополнительного дохода – это ли не развитие экономики? Мы общались с фермерами-«зерновиками», и 14 фермеров сказали нам: «Мы готовы купить крупорушки для производства кормов для частных подворий, если будет стабильный спрос». Мы общались с директорами крупных животноводческих хозяйств, и некоторые сказали: «Мы готовы 100 бычков и тёлочек оставить для того, чтобы отдать их на доращивание в личные хозяйства».

Конечно же, для запуска и реализации таких проектов нужна инфраструктура и грамотное управление. Это сбыт, ветобслуживание, управление земельными ресурсами. Вот, к примеру, в одном из сёл глава сельсовета отдал в аренду крупному хозяйству земли вокруг села. А тот взял да и распахал луга, на которых двести лет пасли скот. И жители говорят: «А нам теперь некуда водить коров». Здесь мы сталкиваемся уже с другой проблемой – деградацией муниципальной модели управления.

Итак, подытожим: сельчане готовы объединяться в кооперационные производственные структуры «крупное хозяйство – КФХ – ЛПХ», готовы договариваться между собой. Если этому процессу помочь, можно строить устойчивые социальные связи. И вот тогда возникает такая вещь, которая называется МЕСТНОЕ САМОУПРАВЛЕНИЕ. Не то, что сейчас, смех и грех, – а настоящее самоуправление, которое осуществляется людьми, объединёнными в кооперационные связи, зависимыми друг от друга, заинтересованными жить и работать здесь, на своей земле и совместно решать проблемы местного значения....

– ...и тогда глава сельсовета становится реальным управленцем, а не пустым местом.

– Конечно. У него возникают совершенно конкретные управленческие задачи по координации таких кооперационных проектов: переговоры с партнёрами, протоколы, земля, контроль кооперативного фонда и так далее. Вот это всё и есть социализация сельского населения, регенерация сельского образа жизни, превращение «электората» в активных граждан.

Психология и мифология: народные предания

– А нужно ли всё это нашей власти? Часто слышишь: «невозможно ничего создать живого – власть сразу всё разобьёт, разрушит, запретит», «власть боится активных независимых людей».

– Да ничего она не боится. Когда такие кооперативные сообщества людей начнут массово создаваться, власти деваться будет некуда, и она начнёт трансформироваться во что-то вменяемое. Ведь это местное сообщество уже само начнёт делегировать своих людей в политику, во власть, защищать свои кровные интересы. Оно начнёт спрашивать: «А чему это вы наших детей в школах учите? Давайте-ка добавим в учебную программу аграрные, инженерные предметы!» Оно начнёт спрашивать: «А куда, господа чиновники, делись бюджетные деньги, выделенные нами на ЖКХ, дороги, газификацию?» И на эти вопросы власти надо уже будет отвечать. По полной программе.

– Ещё одно расхожее мнение, в основном у «либералов» – насчёт «безнадёжной» психологии русского человека. «Соборность», «общинность», «государственность», «неспособность к самостоятельным решениям» и прочее «вековое рабство», мешающее строить в России настоящую европейскую кооперацию и местное самоуправление. Что можно сказать на этот счёт?

– Полная ерунда, что тут ещё сказать? Если мы почитаем в исторических источниках, как строились древние русские города и поселения, то мы узнаем, что жилые дома друг от друга располагались на расстоянии до 300 метров! То есть русские люди – это индивидуалисты, каких ещё поискать. С нашими пространствами иначе и быть не может. Какая «общинность», если русские никогда не знали скученности населения, никогда друг на дружке не жили?

Все эти «обличители» упускают важнейший фактор, влияющий на формирование социальной структуры у русского человека – природно-климатический. Его можно описать с помощью такого примера: когда европейский крестьянин выращивал зерно, то, условно, из 13 зёрнышек на колоске он одно откладывал на посев, одно отдавал на налоги, остальное продавал. А русскому человеку из этих 13 зёрнышек приходилось четыре откладывать в общинный страховой фонд на случай неурожая в следующем году. То есть уже получается, что эффективность сельхозпроизводства в Европе и в России ещё тогда была разная. А где русский крестьянин держал этот страховой фонд? А у князя в общинном фонде. Только князь мог обеспечить сохранность и справедливое перераспределение этого фонда.

И необходимость для русского человека – человека в целом анархического – выстраивать вертикальные иерархии в повседневном быту вытекает из экстремальных климатических условий, в которых он жил и живёт. А не из «природного векового рабства» и прочей ерунды, которой потчуют нас «либеральные мыслители».

– Ладно, всё это очень убедительно, но как сочетается достаточно архаичное по сути семейное фермерство с современными технологическими изменениями. Ну, «пятый технологический уклад» и всё такое прочее?

– Прекрасно сочетаются. Сельское хозяйство вообще не зависит от технологических укладов. Еда нужна всегда. И неважно, чем ты пашешь – сохой, комбайном на компьютерном управлении или роботом-дроном, всё равно получается пшеница. Из года в год, из века в век. И она всегда востребована. В отличие от многого другого, когда в один день может оказаться, что твоя высокотехнологичная хай-тек продукция никому не нужна. Её бесполезно улучшать, перекрашивать, уменьшать её себестоимость – она просто не нужна и всё. Как однажды оказалась не нужна пишущая машинка, например.

И звоночки уже звенят: была глобальная корпорация «Нокиа», казалось бы, вечная – и нет её. Был процветающий город Детройт, столица мирового автомобилестроения – и нету. А с продуктами питания ты никогда не повторишь судьбу «Нокиа» и Детройта, потому что потребность в еде не зависит от уровня технологий. И в этом отношении у России с её земельным ресурсом есть грандиозное геополитическое преимущество. 2 миллиарда людей в мире, напомню, хронически недоедает. В любом случае возникнут условия, при которых эти люди будут способны обеспечить спрос. Упустим эту возможность – окажемся в XXI веке даже не на обочине, а, боюсь, кое-где похуже.

Павел БЕРЕЗИН

P.S. Подробнее о социологическом исследовании «Сельское население Новосибирской области: исход и диссипативность» читайте в следующем номере журнала ПРЕДСЕДАТЕЛЬ